Неточные совпадения
«Я вас не держу, — мог сказать он. — Вы можете итти куда хотите. Вы не хотели разводиться с вашим мужем, вероятно, чтобы
вернуться к нему.
Вернитесь. Если вам нужны деньги, я
дам вам. Сколько нужно вам рублей?»
Еще прежде чем
вернулись Вронский и Облонский,
дамы узнали эти подробности от дворецкого.
Когда Анна
вернулась с альбомом, его уже не было, и Степан Аркадьич рассказывал, что он заезжал узнать об обеде, который они завтра
давали приезжей знаменитости.
Дарья Александровна между тем, успокоив ребенка и по звуку кареты поняв, что он уехал,
вернулась опять в спальню. Это было единственное убежище ее от домашних забот, которые обступали ее, как только она выходила. Уже и теперь, в то короткое время, когда она выходила в детскую, Англичанка и Матрена Филимоновна успели сделать ей несколько вопросов, не терпевших отлагательства и на которые она одна могла ответить: что надеть детям на гулянье?
давать ли молоко? не послать ли за другим поваром?
Вернувшись домой и найдя всех вполне благополучными и особенно милыми, Дарья Александровна с большим оживлением рассказывала про свою поездку, про то, как ее хорошо принимали, про роскошь и хороший вкус жизни Вронских, про их увеселения и не
давала никому слова сказать против них.
Ответа не было, кроме того общего ответа, который
дает жизнь на все самые сложные и неразрешимые вопросы. Ответ этот: надо жить потребностями дня, то есть забыться. Забыться сном уже нельзя, по крайней мере, до ночи, нельзя уже
вернуться к той музыке, которую пели графинчики-женщины; стало быть, надо забыться сном жизни.
Грэй
дал еще денег. Музыканты ушли. Тогда он зашел в комиссионную контору и
дал тайное поручение за крупную сумму — выполнить срочно, в течение шести дней. В то время, как Грэй
вернулся на свой корабль, агент конторы уже садился на пароход. К вечеру привезли шелк; пять парусников, нанятых Грэем, поместились с матросами; еще не
вернулся Летика и не прибыли музыканты; в ожидании их Грэй отправился потолковать с Пантеном.
Ужаснее же этих трех обстоятельств было четвертое, которое заключалось в том, что должник старушки добыл себе заграничный отпуск и не позже как завтра уезжает с роскошною
дамою своего сердца за границу — где наверно пробудет год или два, а может быть и совсем не
вернется, «потому что она очень богатая».
Но наконец, когда муж, с запахом табаку на своих густых усах,
вернулся в ложу и покровительственно-презрительно взглянул на Нехлюдова, как-будто не узнавая его, Нехлюдов, не
дав затвориться двери, вышел в коридор и, найдя свое пальто, ушел из театра.
— Не слушаю и ухожу. —
Вернулась. — Говорите скорее, не буду перебивать. Ах, боже мой, если б вы знали, как вы меня обрадовали!
Дайте вашу руку. Видите, как крепко, крепко жму.
— Будто? — промолвила Ася, — в таком случае
дай ему мою ветку, а я сейчас
вернусь.
Был август 1883 года, когда я
вернулся после пятимесячного отсутствия в Москву и отдался литературной работе: писал стихи и мелочи в «Будильнике», «Развлечении», «Осколках», статьи по различным вопросам,
давал отчеты о скачках и бегах в московские газеты.
Она своею грациозною, легкою походкой вышла и через минуту
вернулась с мокрым полотенцем, бутылкой сельтерской воды и склянкой нашатырного спирта. Когда он с жадностью выпил воду, она велела ему опять лечь, положила мокрое полотенце на голову и
дала понюхать спирта. Он сразу отрезвел и безмолвно смотрел на нее. Она так хорошо и любовно ухаживала за ним, как сестра, и все выходило у нее так красиво, каждое движение.
Здесь Галактиона нашла Харитина. Она шла, обмахиваясь веером, с развязностью и шиком настоящей клубной
дамы. Великолепное шелковое платье тащилось длинным шлейфом, декольтированные плечи, голые руки — все было в порядке. Но красивое лицо было бледно и встревожено. Она сначала прошла мимо, не узнав Галактиона, а потом
вернулась и строго спросила...
Рожков и Ноздрин молчали. Не
давая им опомниться, я быстро пошел назад по лыжнице. Оба они сняли лямки с плеч и пошли следом за мной. Отойдя немного, я дождался их и объяснил, почему необходимо
вернуться назад. До Вознесенского нам сегодня не дойти, дров в этих местах нет и, значит, остается один выход — итти назад к лесу.
— Поверьте, не
вернется. Прошу вас только
дать мне немедленно ее свидетельство.
Не оплакивай ты меня живую, словно мертвую: может, бог
даст, я и
вернусь к тебе».
Притом все
дамы были за Нину Леонтьевну и тоже изъявили желание
вернуться к покинутым домашним очагам, причем даже не трудились подыскать мало-мальски подходящих предлогов для такого коллективного протеста.
Положение
дам получилось довольно некрасивое, но им больше ничего не оставалось, как только выдержать характер до конца. Пароход
вернулся через три часа, и все
дамы, простившись с Евгением Константинычем, отправились к пристани.
Санин принес г-же Розелли стакан воды,
дал ей честное слово, что придет немедленно, проводил ее по лестнице до улицы — и,
вернувшись в свою комнату, даже руками всплеснул и глаза вытаращил.
Дорожка эта скоро превратилась в тропинку и наконец совсем исчезла, пересеченная канавой. Санин посоветовал
вернуться, но Марья Николаевна сказала: «Нет! я хочу в горы! Поедем прямо, как летают птицы», — и заставила свою лошадь перескочить канаву. Санин тоже перескочил. За канавой начинался луг, сперва сухой, потом влажный, потом уже совсем болотистый: вода просачивалась везде, стояла лужицами. Марья Николаевна пускала лошадь нарочно по этим лужицам, хохотала и твердила: «
Давайте школьничать!»
Я сказал только: «Очень рад», стараясь
дать голосу как можно более твердости, повернулся и с папиросой, которая успела потухнуть,
вернулся в нашу комнату.
Дмитрий
вернулся от Любовь Сергеевны с каплями на зубу, которые она
дала ему, еще более страдающий и, вследствие этого, еще более мрачный. Постель мне была еще не постлана, и мальчик, слуга Дмитрия, пришел спросить его, где я буду спать.
Свадьба должна была быть через две недели; но лекции наши начинались, и мы с Володей в начале сентября поехали в Москву. Нехлюдовы тоже
вернулись из деревни. Дмитрий (с которым мы, расставаясь,
дали слово писать друг другу и, разумеется, не писали ни разу) тотчас же приехал ко мне, и мы решили, что он меня на другой день повезет в первый раз в университет на лекции.
— Батюшка, князь Никита Романыч! — вскричал он, узнавая князя, — не езди
дале, батюшка!
Вернись назад, нечего там тебе делать!
Дай мне первому в Слободу
вернуться, я тебе выпрошу прощение у царя, а как войдешь опять в милость, тогда уж и ты сослужи мне службу.
— Здравствуй, князь, — сказал он, обнимая Никиту Романовича, — милости просим, садись; как же ты решился
вернуться в Слободу, Никита Романыч? Но
дай сперва угостить тебя, ты, я чаю, с дороги устал.
— Послушай, князь, ты сам себя не бережешь; такой, видно, уж нрав у тебя; но бог тебя бережет. Как ты до сих пор ни лез в петлю, а все цел оставался. Должно быть, не написано тебе пропасть ни за что ни про что. Кабы ты с неделю тому
вернулся, не знаю, что бы с тобой было, а теперь, пожалуй, есть тебе надежда; только не спеши на глаза Ивану Васильевичу;
дай мне сперва увидеть его.
— Уж об этом не заботься, Борис Федорыч! Я никому не
дам про тебя и помыслить худо, не только что говорить. Мои станичники и теперь уже молятся о твоем здравии, а если
вернутся на родину, то и всем своим ближним закажут.
Дай только бог уцелеть тебе!
Наконец он повторил мне несколько раз, что какая бы ни была воля бога для будущего, но что его теперь занимает только мысль о выкупе семейства; что он умоляет меня, во имя бога, помочь ему и позволить ему
вернуться в окрестности Чечни, где бы он, через посредство и с дозволения наших начальников, мог иметь сношения с своим семейством, постоянные известия о его настоящем положении и о средствах освободить его; что многие лица и даже некоторые наибы в этой части неприятельской страны более или менее привязаны к нему; что во всем этом населении, уже покоренном русскими или нейтральном, ему легко будет иметь, с нашей помощью, сношения, очень полезные для достижения цели, преследовавшей его днем и ночью, исполнение которой так его успокоит и
даст ему возможность действовать для нашей пользы и заслужить наше доверие.
«Обещал
дать вольную, когда
вернется с Кавказа.
— Стерва, — согласился Володин, хохоча, — погоди ж, хозяюшка любезная, я тебе удружу.
Давайте пачкать и в зале. Теперь уже все равно сегодня не
вернется, упаточится там на травке, пойдет спать.
Саша ушел после обеда и не
вернулся к назначенному времени, к семи часам. Коковкина обеспокоилась: не
дай бог, попадется кому из учителей на улице в непоказанное время. Накажут, да и ей неловко. У нее всегда жили мальчики скромные, по ночам не шатались. Коковкина пошла искать Сашу. Известно, куда же, как не к Рутиловым.
— Так; но зато на другой день и было сражение. А вы все-таки
дайте мне знать, когда он
вернется, — прибавила Елена и попыталась переменить разговор, но разговор не клеился.
«Да, — думал Оленин, возвращаясь домой, — стоило бы мне немного
дать себе поводья, я бы мог безумно влюбиться в эту казачку». Он лег спать с этими мыслями, но думал, что всё это пройдет, и он
вернется к старой жизни.
Пепко вылетел в коридор, как бомба. Там действительно стояла
дама, скрывавшая свое лицо под густой вуалью. Произошел короткий диалог, и
дама ушла, а Пепко
вернулся взбешенный до последней степени. Его имя компрометировалось пред лицом всех обитателей «Федосьиных покровов».
— Лантрыганили, — говорит, — лантрыганили, а вот теперь им генерал
дают проборку; они и порют горячку и на ночь навряд ли
вернутся.
Домой, в Белоглинский завод, Гордей Евстратыч
вернулся почти ни с чем, исключая своей сделки с Жареным, которая могла в результате
дать тысячи три-четыре. Михалко приехал вместе с отцом, а Архип остался в городе «пользоваться» от своей болезни. Об убеге Ариши рассказала Михалке сама Татьяна Власьевна с необходимыми пояснениями и прибавками, причем оказалось, что бабенку расстраивали родные, вот она и придумала штуку.
— Дай-то бог!.. Ну, ну, Серко, ступай!.. А что, боярин, назад в Москву мы
вернемся или нет?
— Не то чтоб жаль; но ведь, по правде сказать, боярин Шалонский мне никакого зла не сделал; я ел его хлеб и соль. Вот дело другое, Юрий Дмитрич, конечно, без греха мог бы уходить Шалонского, да, на беду, у него есть дочка, так и ему нельзя… Эх, черт возьми! кабы можно было,
вернулся бы назад!.. Ну, делать нечего… Эй вы, передовые!.. ступай! да пусть рыжий-то едет болотом первый и если вздумает
дать стречка, так посадите ему в затылок пулю… С богом!
— Мы еще покажем себя! — захохотал Михаил Аверьяныч и похлопал друга по колену. — Мы еще покажем! Будущим летом, бог
даст, махнем на Кавказ и весь его верхом объедем — гоп! гоп! гоп! А с Кавказа
вернемся, гляди, чего доброго, на свадьбе гулять будем. — Михаил Аверьяныч лукаво подмигнул глазом. — Женим вас, дружка милого… женим…
Было много свидетельниц-прачек; они показывали, что подсудимый часто бывал у хозяйки, содержательницы прачечной; под Воздвиженье он пришел поздно вечером и стал просить денег, чтобы опохмелиться, но никто ему не
дал; тогда он ушел, но через час
вернулся и принес с собой пива и мятных пряников для девушек.
А когда он
вернулся в гостиницу и спустя несколько времени осведомился о своих
дамах, ему ответили, что они тотчас после его ухода велели отвезти себя на железную дорогу и отправились с почтовым поездом неизвестно куда.
После обеда Литвинов проводил обеих
дам в их комнату и, постояв немного у окна и насупившись, внезапно объявил, что должен отлучиться на короткое время по делу, но
вернется к вечеру непременно.
Я тогда встречал мало женщин, и эта
дама, которую я видел мельком, произвела на меня впечатление. Возвращаясь домой пешком, я вспоминал ее лицо и запах тонких духов и мечтал. Когда я
вернулся, Орлова уже не было дома.
Я поехал на Знаменскую. Швейцар сказал мне, что господин Красновский еще не
вернулись, и я отправился на третий этаж. Мне отворил дверь высокий, толстый, бурый лакей с черными бакенами и сонно, вяло и грубо, как только лакей может разговаривать с лакеем, спросил меня, что мне нужно. Не успел я ответить, как в переднюю из залы быстро вошла
дама в черном платье. Она прищурила на меня глаза.
Матроска ожидала дочь и, несмотря на поздний для нее час, с азартом вязала толстый шерстяной чулок. По сердитому стуку вязальных прутиков и электрическому трепетанию серого крысиного хвоста, торчавшего на матроскиной макушке, видно было, что эта почтенная
дама весьма в тревожном положении. Когда у подъезда раздался звонок, она сама отперла дверь, впустила Юлочку, не сказав ей ни одного слова,
вернулась в залу, и только когда та прошла в свою комнату, матроска не выдержала и тоже явилась туда за нею.
И точно, я не успел дойти до конца вагонов, как раздался звонок. Когда я
вернулся, между
дамой и адвокатом продолжался оживленный разговор. Старый купец молча сидел напротив них, строго глядя перед собой и изредка неодобрительно жуя зубами.
Только в кабинете я
дал себе отчет в том, чтò это было, и
вернулся в переднюю, чтобы поверить себя.
Напротив, дядя Гро объявит тебя героем и гением, когда с помощью людей, которых мы тебе
дадим,
вернешься ты завтра утром и предложишь ему вот этот банковый билет.